но очень хотелось поскорее убраться с этого треклятого Бродвея. В парке было гнусно. Не очень холодно, но солнце так и не показывалось, и никого вокруг не было - одни собачьи следы, и плевки, и окурки сигар у скамеек, где сидели старики. Казалось, все скамейки совершено сырые - промокнешь насквозь, если сядешь. Мне стало очень тоскливо, иногда неизвестно почему даже дрожь пробирала. Непохоже было, что скоро будет рождество, вообще казалось, что больше ничего никогда не будет. Но я все-таки дошел до беговой дорожки - Фиби всегда туда ходит, она любит кататься поближе к оркестру. Смешно, что я тоже любил там кататься, когда был маленький. Но когда я подошел к дорожке, ее там не было. Катались какие-то ребятишки, мальчики играли в мяч, но Фиби нигде не было. Тут я увидел девчушку ее лет, она сидела на скамейке одна и закрепляла конек. Я подумал, может быть, она знает Фиби и скажет мне, где ее искать, и я подошел, сел рядом и спросил: - Ты случайно не знаешь Фиби Колфилд? - Кого? - спрашивает. На ней были брючки и штук двадцать свитеров. Видно было, что свитера ей вяжут дома: такие неуклюжие, большие. - Фиби Колфилд. Живет на Семьдесят первой улице. Она в четвертом классе. - А вы знаете Фиби? - Ну да. Я ее брат. Ты не знаешь, где она? - Она в классе мисс Кэллон? - спрашивает девочка. - Не знаю. Кажется, да. - Значит, они сейчас в музее. Наш класс ходил в прошлую субботу. - В каком музее? - спрашиваю. Она пожала плечами. - Не знаю, - говорит. - Просто в музее. - Я понимаю, но это музей, где картины, или музей, где индейцы? - Где индейцы. - Спасибо большое. Я встал, хотел было идти,
