ехать. Мы двадцать минут искали ключ -- в этом самом, как его, в снегу, в грязи. Может, Дик и Милдред тебя подвезут? -- Она послушала, потом сказала: -- Ах, так. Жаль, жаль, дружок. А вы бы, мальчики, построились в шеренгу и марш-марш домой! Только командуй: -- Левой, правой! Левой, правой! Тебя -- командиром! -- Она опять послушала. -- Вовсе я не острю, -- сказала она, -- ей-богу, и не думаю. Это у меня чисто нервное. -- И она повесила трубку. Обратно в гостиную она шла уже не так уверенно. Подойдя к кушетке у окна, она вылила остатки виски из бутылки в стакан; вышло примерно с полпальца, а то и больше. Она выпила залпом, передернулась и села. Когда Грэйс включила свет в столовой, Элоиза вздрогнула. Не вставая, она крикнула Грэйс: -- До восьми не подавайте, Грэйс. Мистер Венглер немножко опоздает. Грэйс остановилась на пороге столовой, лампа освещала ее сзади. -- Ушла ваша гостья? -- Нет, отдыхает. -- Та-ак, -- сказала Грэйс. -- Миссис Венглер, нельзя бы моему мужу переночевать тут? Места у меня в комнатке хватит, а ему в Нью-Йорк до утра не надо, да и погода -- хуже нет. -- Вашему мужу? А где он? -- Да тут, -- сказала Грэйс, -- он у меня на кухне сидит. -- Нет, Грэйс, ему тут ночевать нельзя. -- Как вы сказали, мэм? -- Ему тут ночевать нельзя. У меня не гостиница. Грэйс на минуту застыла, потом сказала: -- Слушаю, мэм, -- и вышла на кухню. Элоиза прошла через столовую и поднялась по лестнице, куда падал смутный отсвет из столовой. На площадке валялся Рамонин ботик. Элоиза подняла его и с силой швырнула через перила вниз. Ботик с глухим стуком шлепнулся на пол. В Рамониной детской она включила свет, крепко держась
