я, и бросаю в пепельницу. Нервная привычка. Вдруг ни с того ни сего Салли спрашивает: - Слушай, мне надо точно знать, придешь ты к нам в сочельник убирать елку или нет? Мне надо знать заранее. Видно, она злилась, оттого что ноги болели после этих коньков. - Я же тебе писал, что приду. Ты меня раз двадцать спрашивала. Конечно, приду. - Понимаешь, мне надо знать наверняка, - говорит. А сама озирается, смотрит, нет ли тут знакомых. Вдруг я перестал жечь спички, наклонился к ней через весь стол. Мне надо было о многом с ней поговорить. - Слушай, Салли! - говорю. - Что? - спрашивает. А сама смотрит на какую-то девчонку в другом конце зала. - С тобой случается, что вдруг все осточертевает? - спрашиваю. - Понимаешь, бывает с тобой так, что тебе кажется - все проваливается к чертям, если ты чего-нибудь не сделаешь, бывает тебе страшно? Скажи, ты любишь школу, вообще все? - Нет, конечно, там скука смертная. - Но ты ее н е н а в и д и ш ь или нет? Я знаю, что это скука смертная, но ты н е н а в и д и ш ь все это или нет? - Как тебе сказать? Не то что ненавижу. Всегда как-то приходится... - А я ненавижу. Господи, до чего я все это ненавижу. И не только школу. Все ненавижу. Ненавижу жить в Нью-Йорке. Такси ненавижу, автобусы, где кондуктор орет на тебя, чтоб выходил через заднюю площадку, ненавижу знакомиться с ломаками, которые называют Лантов "ангелами", ненавижу ездить в лифтах, когда просто хочется выйти на улицу, ненавижу мерить без конца костюмы у Брукса, когда тебе... - Не кричи, пожалуйста! - перебила Салли. Глупо, я и не думал кричать. - Например, машины, - сказал я ужасно тихим голосом. - Смотри, как люди
