белого шелкового халатика, -- на ней больше ничего, кроме туфель, не было -- кольца лежали в ванной. -- Да Нью-Йорк, миссис Гласс, -- сказала телефонистка. -- Хорошо, спасибо, -- сказала молодая женщина и поставила пепельницу на ночной столик. Послышался женский голос: -- Мюриель? Это ты? Молодая особа отвела трубку от уха: -- Да, мама. Здравствуй, как вы все поживаете? -- Безумно за тебя волнуюсь. Почему не звонила? Как ты, Мюриель? -- Я тебе пробовала звонить и вчера, и позавчера вечером. Но телефон тут... -- Ну, как ты, Мюриель? Мюриель еще немного отодвинула трубку от уха: -- Чудесно. Только жара ужасающая. Такой жары во Флориде не было уже... -- Почему ты не звонила? Я волновалась, как... -- Мамочка, милая, не кричи на меня, я великолепно тебя слышу. Я пыталась дозвониться два раза. И сразу после... -- Я уже говорила папе вчера, что ты, наверно, будешь вечером звонить. Нет, он все равно... Скажи, как ты, Мюриель? Только правду! -- Да все чудесно. Перестань спрашивать одно и то же... -- Когда вы приехали? -- Не помню. В среду утром, что ли. -- Кто вел машину? -- Он сам, -- ответила дочь. -- Только не ахай. Он правил осторожно. Я просто удивилась. -- Он сам правил? Но, Мюриель, ты мне дала честное слово... -- Мама, я же тебе сказала, -- перебила дочь, -- он правил очень осторожно. Кстати, не больше пятидесяти в час, ни разу... -- А он не фокусничал -- ну, помнишь, как тогда, с деревьями? -- Мамочка, я же тебе говорю -- он правил очень осторожно. Перестань, пожалуйста. Я его просила держаться посреди дороги, и он послушался, он меня понял. Он даже старался не смотреть на деревья
