-- мы почти не разговаривали: в баре стоял ужасный шум. -- Ну что ж... А как твое синее пальтишко? -- Ничего. Прокладку из-под плеч пришлось вынуть. -- А как там вообще одеваются? -- Ужасающе. Ни на что не похоже. Всюду блестки -- бог знает что такое. -- Номер у вас хороший? -- Ничего. Вполне терпимо. Тот номер, где мы жили до войны, нам не достался, -- сказала дочь. -- Публика в этом году жуткая. Ты бы посмотрела, с кем мы сидим рядом в столовой. Прямо тут же, за соседним столиком. Вид такой, будто они приехали на грузовике. -- Сейчас везде так. Юбочку носишь? -- Она слишком длинная. Я же тебе говорила. -- Мюриель, ответь мне в последний раз -- как ты? Все в порядке? -- Да, мамочка, да! -- сказала дочка. -- В сотый раз -- - да! -- И тебе не хочется домой? -- Нет, мамочка, нет! -- Папа вчера сказал, что он готов дать тебе денег, чтобы ты уехала куда-нибудь одна и все хорошенько обдумала. Ты могла бы совершить чудесное путешествие на пароходе. Мы оба думаем, что тебе... -- Нет, спасибо, -- сказала дочь и села прямо. -- Мама, этот разговор влетит в... -- Только подумать, как ты ждала этого мальчишку всю войну, то есть только подумать, как все эти глупые молодые жены.. -- Мамочка, давай прекратим разговор. Симор вот-вот придет. -- А где он? -- На пляже. -- На пляже? Один? Он себя прилично ведет на пляже? -- Слушай, мама, ты говоришь про него, словно он буйно помешанный. -- Ничего подобного, Мюриель, что ты! -- Во всяком случае, голос у тебя такой. А он лежит на песке, и все. Даже халат не снимает. -- Не снимает халат? Почему? -- Не знаю. Наверно, потому, чт
