-- проговорила она. -- Да что ты! То есть я хочу сказать -- ни за что, никому... -- Понимаешь, его полк стоял где-то на отдыхе, -- сказала Элоиза. Передышка между боями, что ли, так в письме было, мне его друг написал. Уолт с одним парнем упаковывали японскую плитку. Их полковник хотел ее отослать домой. А может, распаковывали, вынимали из ящика, чтобы перепаковать, -- точно не знаю. Словом, в ней было полно бензина и всякого хламу -- она и взорвалась прямо у них в руках. Тому, второму, только глаз выбило. -- Элоиза вдруг заплакала и крепко обхватила пальцами пустой стакан, чтобы он не опрокинулся ей на грудь. Скользнув с дивана, Мэри Джейн на четвереньках подползла к Элоизе и стала гладить ее по голове: -- Не плачь, Эл, не надо, не плачь! -- Разве я плачу? -- сказала Элоиза. -- Да, да, понимаю. Не надо. Теперь уж не стоит, не надо. Стукнула парадная дверь. -- Рамона явилась, -- протянула Элоиза в нос. -- Сделай милость, пойди на кухню и скажи этой самой, ка ее, чтобы она накормила ее пораньше. Ладно? -- Ладно, ладно, только ты не плачь! Обещаешь? -- Обещаю. Ну, иди же! А мне неохота сейчас идти в эту чертову кухню. Мэри Джейн встала, пошатнулась, выпрямилась и вышла из комнаты. Вернулась она минуты через две, впереди бежала Рамона. Бежала она, стуча пятками, стараясь как можно громче шлепать расстегнутыми ботинками. -- Ни за что не дает снять ботинки! -- сказала Мэри Джейн. Элоиза, так и не поднявшись с полу, лежала на спине и сморкалась в платок. Не отнимая платка, она сказала Рамоне: -- Ступай скажи Грэйс, пусть снимет с тебя боты. Ты же знаешь, что нельзя в ботинках... -- Она в уборной, -- сказал
