воими сигаретами. -- Эй, пошли вниз, послушает Хоупа по радио, -- сказал Клей, держась на прежней дистанции, но стараясь проявлять оттуда максимум дружелюбия. -- Тебе это будет полезно. Правда. -- Ты иди, Клей... а я посмотрю свою коллекцию марок. -- Вон что! У тебя, значит, коллекция есть? А я и не знал, что ты... -- Да я шучу. Клей медленно сделал несколько шагов к двери. -- А потом, может, в Эштадт махну, -- сказал он. -- Там у них танцы. Часов до двух, наверно. Поехали, а? -- Нет, спасибо... Я, может, немножко попрактикуюсь тут, в комнате. Ну ладно. Пока! Ты того, не расстраивайся, пес с ним. -- Эй, письмо к Лоретте я положу тебе под дверь, ладно? Я там втиснул кое-чего по-немецки. Так ты уж подправь, а? -- Ладно, а сейчас оставь меня в покое, черт подери! -- Идет, -- сказал Клей. -- Знаешь, что мне мать пишет? Рада, говорит, что мы с тобой вместе всю войну, и вообще. В одном джипе, и все такое. Говорит, письма у меня стали куда интеллигентнее с тех пор, как мы с тобой вместе. Икс поднял голову, поглядел на него и сказал, с трудом выговаривая слова: -- Спасибо. Поблагодари ее от меня. -- Идет. Ну, будь. Дверь с треском захлопнулась, теперь уже насовсем. Икс долго сидел, глядя на дверь, потом повернулся вместе со стулом к письменному столу и поднял с пола портативную пишущую машинку. Расчищая для нее место на заваленном всяким хламом столе, он толкнул сразу же развалившуюся стопку нераспечатанных посылок и писем. Ему казалось, что если он напишет одному своему старому нью-йоркскому приятелю, то, может быть, ему тут же полегчает, хотя бы немного. Но он никак не мог правильно вставить бумагу за валик -- с
