троении. В Хуттонской школе мы с одним приятелем, с Раймондом Голдфарбом, купили пинту виски и выпили ее в капелле в субботу вечером, там нас никто не видел. Он был пьян в стельку, а по мне ничего не было заметно, я только держался очень независимо и беспечно. Меня стошнило, когда я ложился спать, но это я нарочно - мог бы и удержаться. Словом, по дороге в гостиницу я совсем собрался зайти в какой-то захудалый бар, но оттуда вывалились двое совершенно пьяных и стали спрашивать, где метро. Одни из них, настоящий испанец с виду, все время дышал мне в лицо вонючим перегаром, пока я объяснял, как им пройти. Я даже не зашел в этот гнусный бар, просто вернулся к себе в гостиницу. В холле - ни души, только застоялый запах пятидесяти миллионов сигарных окурков. Вонища. Спать мне не хотелось, но чувствовал я себя прескверно. Настроение убийственное. Жить не хотелось. И тут я влип в ужасную историю. Не успел я войти в лифт, как лифтер сказал: - Желаете развлечься, молодой человек? А может, вам уже поздно? - Вы о чем? - спрашиваю. Я совершенно не понял, куда он клонит. - Желаете девочку на ночь? - Я? - говорю. Это было ужасно глупо, но неловко, когда тебя прямо так и спрашивают. - Сколько вам лет, шеф? - говорит он вдруг. - А что? - говорю. - Мне двадцать два. - Ага. Ну так как же? Желаете? Пять долларов на время, пятнадцать за ночь. - Он взглянул на часы. - До двенадцати дня. Пять на время, пятнадцать за ночь. - Ладно, - говорю. Принципиально я против таких вещей, но меня до того тоска заела, что я даже не подумал. В том-то и беда: когда тебе скверно, ты даже думать не можешь. - Что ладно? На время или на всю ночь?
