ань, - говорит он, - ради бога, сядь спокойно и перестань трепаться. - А я сижу спокойно, - говорю. - Как Колумбия? Нравится тебе там? - Безусловно. Очень нравится. Если бы не нравилось, я бы туда не пошел, - говорит. Он тоже иногда раздражал меня. - А какую специальность ты выбрал? - спрашиваю. - Изучаешь всякие извращения? - Мне хотелось подшутить над ним. - Ты, кажется, пытаешься острить? - говорит он. - Да нет, я просто так, - говорю. - Слушай, Льюс, ты очень умный малый, образованный. Мне нужен твой совет. Я попал в ужасное... Он громко застонал: - Ох, Колфилд, перестань! Неужто ты не можешь посидеть спокойно, поговорить... - Ладно, ладно, - говорю. - Не волнуйся! Видно было, что ему не хочется вести со мной серьезный разговор. Беда с этими умниками. Никогда не могут серьезно поговорить с человеком, если у них нет настроения. Пришлось завести с ним разговор на общие темы. - Нет, я серьезно спрашиваю, как твоя личная жизнь? По-прежнему водишься с той же куклой, помнишь, ты с ней водился в Хуттоне? У нее еще такой огромный... - О господи, разумеется, нет! - Как же так? Где она теперь? - Ни малейшего представления. Если хочешь знать, она, по-моему, стала чем-то вроде нью-гемпширской блудницы. - Это свинство! Если она тебе столько позволяла, так ты, по крайней мере, не должен говорить про нее гадости! - О черт! - сказал Льюс. - Неужели начинается типичный колфилдовский разговор? Ты бы хоть предупредил меня. - Ничего не начинается, - сказал я, - и все-таки это свинство. Если она так хорошо относилась к тебе, что позволяла... - Неужто надо продолжать эти невыносимые тирады? Я ничего не сказал. Испугался, что, если я
