была зажата сигарета, Селинин брат похлопал себя по левой стороне груди. -- Моторчик, -- бросил он. -- Вы хотите сказать -- сердце? А что у вас с сердцем? -- А черт его знает. В детстве был ревматизм. Жуткая боль... -- Так вам, наверно, курить не надо? То есть, наверно, совсем курить нельзя, и вообще? Врач говорил моей... -- Ха, они наговорят! Джинни ненадолго умолкла. Очень ненадолго. Потом спросила: -- А что вы делали в Огайо? -- Я? Работал на этом проклятом авиационном заводе. -- Да? -- сказала Джинни. -- Ну и как вам, понравилось? -- "Ну и как вам понравилось? " -- передразнил он с гримасой. -- Я был в восторге. Просто _о_б_о_ж_а_ю_ самолеты. Такие _м_и_л_я_г_и! Джинни была слишком заинтересована, чтобы почувствовать себя обиженной. -- И долго вы там работали? На авиационном заводе? -- Да не знаю, черт дери. Три года и месяц. Он поднялся, подошел к окну и стал смотреть вниз, на улицу, почесывая спину большим пальцем. -- Ты только глянь на них, -- сказал он. -- Идиоты проклятые. -- Кто? -- Да не знаю. Все! -- Если будете руку опускать, опять кровь пойдет, -- сказала Джинни. Он послушался, поставил левую ногу на широкий подоконник и положил порезанную руку на колено. -- Все тащатся на этот проклятый призывной пункт, -- объявил он, продолжая глядеть вниз, на улицу. -- В следующий раз будем воевать с эскимосами. Тебе это известно? -- С кем? -- удивилась Джинни. -- С _э_с_к_и_м_о_с_а_м_и... Разуй уши, черт подери. -- Но почему с эскимосами? -- Да не знаю. Откуда, к чертям собачьим, мне знать? Теперь все старичье погонят. Ребят лет под шестьдесят. Кому нет
