есяцы. Я о нем даже говорить не хочу... Этот _п_и_с_а_т_е_л_ь! -- с удовлетворением произнес он, вероятно, вспомнив хемингуэевский роман, где это слово прозвучало как брань. -- А что он такого сделал? -- Откровенного говоря, я предпочел бы не вдаваться в подробности, -- заявил молодой человек. Он вынул сигарету из собственной пачки, оставив без внимания прозрачный ящичек с сигаретами, и закурил от своей зажигалки. В его руках не было ни ловкости, ни чуткости, ни силы. Но каждым их движением он как бы подчеркивал, что есть в них некое особое, только им присущее изящество, и очень это непросто -- делать так, чтобы оно не бросалось в глаза. -- Я твердо решил даже не думать о нем. Но я просто в ярости, -- сказал он. -- Появляется, понимаете ли, этот гнусный типчик из Алтуны, штат Пенсильвания, или еще откуда-то из захолустья. Вид такой, будто вот-вот умрет с голоду. Я проявляю такую сердечность и порядочность -- пускаю его к себе в квартиру, совершенно м_и_к_р_о_с_к_о_п_и_ч_е_с_к_у_ю квартирку, где мне и самому повернуться негде. Знакомлю его со всеми моими друзьями. Позволяю ему заваливать всю квартиру этими ужасными рукописями, окурками, редиской и еще бог знает чем. Знакомлю его с директорами всех нью-йоркских театров. Таскаю его вонючие рубашки в прачечную и обратно. И в довершение всего... -- Молодой человек внезапно умолк. -- И в награду за всю мою порядочность и сердечность, -- снова заговорил он, -- этот тип уходит из дому часов в пять утра, даже записки не оставляет и уносит с собой решительно все, на что только смог наложить свои вонючие грязные лапы. -- Он сделал паузу, чтобы затянуться, и выпусти
