овторил свой коронный вопрос. Я заметил, что узел его галстучка сбился на сторону. Я водворил его на место, потом взглянул Чарлзу прямо в глаза и сказал: -- Встретимся на углу? Не успел я произнести эти слова, как тут же пожалел о них. Рот у Чарлза широко раскрылся. У меня было такое чувство, будто это я раскрыл его сильным ударом. Он слез с моей ноги и с разъяренно-неприступным видом зашагал к своему столику, даже не оглянувшись. -- Он в ярости, -- сказала Эсме. -- Невероятно вспыльчивый темперамент. У мамы была сугубая тенденция его баловать. Отец был единственный, кто его не портил. Я продолжал наблюдать за Чарлзом. Он уселся за свой столик и стал пить чай, держа чашку обеими руками. Я ждал, что он обернется, но напрасно. Эсме поднялась. -- Il faut que je parte aussi, -- сказала она, вздыхая. -- Вы знаете французский? Я тоже встал -- со смешанным чувством печали и смущения. Мы с Эсме пожали друг другу руки. Как я и ожидал, рука у нее была нервная, влажная. Я сказал ей -- по-английски, -- что общество ее доставило мне большое удовольствие. Она кивнула. -- Полагаю, что так оно и было, -- сказала она. -- Я довольно коммуникабельна для своего возраста. -- Тут она снова коснулась рукой головы, проверяя, высохли ли волосы. -- Ужасно жаль, что у меня такое с волосами. Мой вид, должно быть, внушает отвращение. -- Вовсе нет! Если на то пошло, волосы уже опять волнистые. Быстрым движением она снова коснулась головы. -- Как вы полагаете, окажитесь вы здесь снова в ближайшем будущем? -- спросила она. -- Мы бываем здесь каждую субботу после спевки. Я ответил, что это было бы самым большим моим желанием, но, к сожалению, я
